«Москва – Петушки» и другие произведения - Венедикт Васильевич Ерофеев

class="p1">Из Исайи: «Горе тебе, опустошитель, который не был опустошаем, и грабитель, которого не грабили!» (33: 1).

– Под натиском слишком мощного потока мыслей —

– У Диккенса

– Сжальтесь надо мной ради всех святых ангелов небесных —

– Язык мой приник к ипостаси моей —

– Я живу в эпоху всеобщей невменяемости.

Раззудись, плечо!

Размахнись, рука!

Чтобы в воздухе летали буржуазные окорока!

Меня здесь выбрали членом тред-юниона и подносят в день 2 шкалика.

А все потому, что юность мою опалили фугасы.

Прямо пойдешь – жить не будешь, налево пойдешь – жизнь потеряешь – вправо пойдешь – умрешь, назад пойдешь – околеешь.

Юродивый: Его пустошные словеса (звонящий по тапочку, сколько времени и пр., он же предсказывающий судьбы).

– Нострадамус! – позвони де Голлю.

– О чем ты думаешь, Борис, Печальный пасынок природы? Набальзамируйте меня (из Генриха XV).

Совместить в такой компании все голоса – придать видимость махонького единства – упражнение в контрапункте.

Отличать: предметы роскоши от предметов первой необходимости (предмет 3–4-й необходимости).

– И холодно, как будто ты не у себя в постели, а где-нибудь в море Лаптевых.

И у Шекспира: ромашка растет тем сильней, чем больше ее топчут.

И у Островского: Самое главное в жизни – быть всегда бойцом, а не плестись в обозе 3-го разряда.

– Чем скромнее боец, тем он прекраснее.

– Какой же психопат

Не любит листопад.

Ему: Ну и что же: возьми на память из моих ладоней немножко водки и немножко пива… и не вспоминай жизнь свою —

Мы будем жить на белом свете номер 2.

– пустота —

– мне хотелось бы черпать тебя загорелою рукою.

– мне такой ущербной монады не надо (о поэтессе).

– Вначале надо подвергнуть все свои хорошие чувства почти поголовному истреблению:

– мне вот что нужно, чтоб во мне проснулся вампир.

– Извергни его, на нем печать Вельзевула.

– Мизантроп, не любящий проторенных троп.

Вампирист:

Обряд известный угощенья:

Несут на блюдечке варенья…

………………………

и молодого краснофлотца

несут с разбитой головой

(Внелогичен и по ту сторону всяких обязательств.)

(Входя.) Невольно к этим гнусным берегам —

– У меня есть предчувствие, что я скончаюсь где-нибудь между Звенигородом и Вестфалиею. Но только интересно: ближе к Вестфалии или к Звенигороду?

– Ты скончаешься здесь. В моем сердце ты уже издох. Тебе осталось это в сердце нашей Родины. Ты понял, о каком сердце я говорю?..

– По вечерам бывает так приятно иногда прибегнуть к геноциду. Или к погоне за химерами.

– Я сначала хотел быть кавалеристом. А теперь я знаю, кем я буду: я буду следить за пожарами, чтобы никто не вредил пожарам, чтобы принимать редкие меры против тех, которые тушат пожары. Хе-хе, лет 15 назад эта мысль меня бы согрела.

Девочки должны быть парализованы. Так лучше.

– Но в нем гнездятся демоны.

– Да, да. Мистика всегда шла бок о бок с половой распущенностью.

Колышется уже. Так Харонова ладья на стиксийских волнах – в царство тлена и вечного запустения.

– И днесь не пью, и присно не стану.

Все мыслью объять и все успеть совершить.

Нагадить – на вершинах Килиманджаро, Джомолунгмы, Фудзи, Монблана и на обеих вершинах Эльбруса. Вот это я понимаю.

Крайне левый: типа друзей поэта Делоне. Но из худших.

II акт. Вот до чего довели русские. Пришел по вызову телемастер. Всего-то навсего. А старушка ушла на кухню, и у нее от испуга руки трясутся – может быть, из органов?

Им: наши люди крылаты, наши верховные – крылаты. «Тщетны были бы все усилья, но крыльев ей нам не связать. Думал ты, пташка уж поймалась» и т. д. Законов всех она сильней. И заставит себя любить.

III. Помолчи. Не проникай в меня. Я сам знаю свои сроки. Не вводи свои танки в мой Кабул.

I. – Человек за бортом!

– Вот она, сказочная ширь русской натуры! Но убивать сразу полтора-два млн. человек – это, по-моему, несимпатично.

IV. – А когда вообще начнется настоящее действие? Вот ведь уже и ночь накануне Ивана Купала – и никакого настоящего действия нет. Может, его вообще не будет. По нашим временам, лучше обходиться без действия…

II. А Фанни-то придет наконец или не придет? Неужели весь вечер сидеть с этими вот проб…шками?

Каплан (им): Ничего, ребятишки, если бродяга к Байкалу не подходит, Байкал подойдет к бродягам.

Борец и Каплан (ему): А хочешь, паладин, я тебе больше не поднесу.

Каплан: И сплю здесь. Здесь – мой кабинет… Вечерами прогуливаюсь: у сосновых новеньких ворот. Может быть, сюда какого супостата. Может быть, сюда того дегенерата… ветерок попутный занесет, я и сторож. Я и…

Вот – наши басурманы и супостаты!! – и…

– И это меня-то лупить! Меня! Кабинетнейшее из земных существ! Внебрачного сына Евы Браун!

I. (О ней.)…и трепетание предсердий. А чтоб пригожая. И чтобы внутри ее были клавикорды, а снаружи – тучные пажити.

III. Юр.: Идем, дома у меня никого нет, сестра-студентка – на овощебазе, брат в командировке, мать в параличе, отец – в Анголе.

– Я выбросил ее из окна, с 9-го этажа на 4-й.

II. Она: тот-то уже потому лучше того-то, что, когда выпьет, не говорит умных вещей.

Иностр. II (женщина неограниченных возможностей).

Иностр. – Такая женщина, что леденела кровь и волосы становились дыбом…

Он щекотал эту великомученицу.

III. – Это уж у нее так заведено. Потребность наутро уничтожить своего ночного мила-друга-приятеля умышленно деловым складом физиономии и обратно пропорциональной ночи холодностью – я бы назвал это комплексом Клеопатры.

III. – Да нет же, мы почти и не прикоснулись друг к другу, я чмокнул ее в запястье, правда. И вот, через полгода она родила пухлую девочку с голубыми глазами.

II. Дуры солнышка ждут, дуры песни поют, а дураки все сидят, разгораются.

II. – Наслаждайся, богоподобная! Ты еще в самом разгаре!

Кто-то издевается: свежа, как предание. Красавица. Писаная, как торба. И свежа как…

– От каждой двадцатой бабенки его кидает в озноб (о Гурев.).

II. Каплан: Твоя фатальная девочка скоро облысеет, раздавая свои локоны разным православным бабникам.

I. – Я не могу о ней говорить без слез.

I. III: Он так взволнован, что с души воротит.

II. – Спроси у него, существенный он человек или несущественный?

I. – От одних только икр ее мороз подирает по коже.

III. Она: А мне наплевать в орлиные очи твои!..

II. – Она меня обезглавила. У меня болит шея от недоброкачественных грез. И пр. (все время поворач.). Сладостных дел мастерица, как сказал бы Саади.

III. – И это она вытворяла в те дни, когда твоя осанна проходила через такие горнила!

II. Веселый нонконформизм. Мишель Каплан. И придурки.

Куда ты ведешь нас, безумный старик? А х… его знает! Я сам заблудился!

Каплан. I. А если они ворвутся, я сбегу на балкон и притворюсь цветочком. Они придут, посмотрют – а это что за цветочек вон на том горшке? А моя Светочка со страху скажет что-нибудь не то, вроде «палтус» или «хариус».

А что это у него сбоку, у этого «палтуса»? А это тестикулы – и по совместительству – узурпаторы.

I. Чего гогочешь, как Плутарх какой-то недорезанный.

II. Или: – Сидит, надулся, как какой-то Буонаротти.

II. Каплан: Иным покажется, что надо экономить свои силы при освоении Нечерноземья. Но нет – я, 〈?〉, не пожалею всех своих сил для освоения Нечерноземья (в ответ на упрек русских националистов).

II. Придурки. Каплан: Язык Барбароссы и Эрнста Тельмана, канцлера Бисмарка и доктора Геббельса – велик и могуч.

Придурки рифмуют: Язык В. Пика востер как пика. Россы с трудом усваивают язык Барбароссы. Язык Эриха Хоннекера не дает им ни х… и т. д.

– Советскую власть все любят. Ее не любят только колдуны, лифтеры и молдаване.

II. (Вадимчик. Приверженец османской династии. Эсквайр.)

– На нашей стороне все, в ком еще душа держится.

III. На черном рынке и в швейцарском банке.

– Какой же скептик? Хорош же скептик, у которого 40 тысяч симпатий и мильон терзаний.

Это мы уже одолели. Мы уже привыкли